Блокада Ленинграда – одна из самых трагичных и, в то же время, героических страниц в истории Великой Отечественной войны. Длилась с 8 сентября 1941 г. по 27 января 1944 г. (блокадное кольцо было прорвано 18 января 1943 г.) – 872 дня.

Продолжаем знакомить Вас, уважаемые читатели, подписчики и гости нашей странички, с подборкой цитат в рамках стартовавшей онлайн-эстафеты «Прорыв 80». Проект реализуется Администрацией Ленинградской области совместно с Президентской библиотекой.

• Малахов Игорь Константинович (1927 г.р.). Дневник Тетрадь 1-я. 1941-1942 гг.

Игорь Константинович Малахов (1927 г. р.) на момент ведения дневника был учеником выпускного класса; летом 1942 г. устроился работать учеником монтёра на ремонтный завод АТУЛ, на котором в том числе ремонтировали городские автобусы; 29 августа 1942 г. вместе с матерью эвакуирован из Ленинграда.

8 сентября 1941 г.:

«Немцы бомбардировали город. Вскоре показались клубы дыма и зарево по направлению к Обводному каналу. Я побежал в школу. Там все спокойно. Я вышел на крышу. Огромное пламя было видно на Обводном. Горели Бадаевские склады. В этот день я впервые почувствовал, что фронт близок к городу».

Сентябрь 1941 г.:

«Враг у ворот Ленинграда. Все силы на защиту родного города» – опубликовано обращение т. Ворошилова, Жданова и Попкова. Впервые говорят о непосредственной угрозе городу. Но еще не поздно (по слухам, занята Сиверская), и десятки тысяч ленинградцев поднялись на защиту города».

• Елизавета Алексеевна Доброва (1930 г. р.). Воспоминания о моей блокаде. 2011

«Но та, первая бомбардировка, запомнилась навсегда – какой-то жуткий, животный страх, сжавший всё нутро. А главное – неизвестность, – в какую минуту это чудовище угодит именно в тебя!».

«Ленинградцы-блокадники – это особого сорта люди! В самое трудное время осады города, сами голодные и ослабленные, эти люди помогали друг другу, чем и как могли! Так и нам помогла соседка по нашей лестнице, жившая выше, над нами. Заметив, что мама не выходит, тетя Злата спросила меня о маме. Я ей всё рассказала, и она сразу пришла к нам, посмотрела, в каком состоянии мама, погоревала с нами, а потом сходила домой и принесла целое блюдечко горчицы!!! Это был, поистине, царский подарок! Несколько раз мы ставили круговые горчичники, и это спасло маме жизнь.

В памяти моей с той поры осталось навсегда – если человек в беде, ему надо обязательно помочь, чем и как можешь! В тяжёлое время легче перенести все беды-невзгоды, если чувствуешь, что рядом есть добрый Человек, который с тобой и готов придти на помощь в трудную минуту. Ленинградцы тех лет и «старое поколение“ истинных блокадников, как пионеры, всегда готовы помочь тому, кто в беде».

• Дневник Юрия Давыдовича Хазанова (1915 г. р.). 1941–1942 гг.

Юрий Давыдович Хазанов (1915 г.р.), житель блокадного Ленинграда, не был призван в армию – у него был порок сердца. Очень переживал, что, будучи прикованным к постели, ничем не может помочь стране и фронту.

Последние записи дневника датируются началом февраля 1942 г.

Юрий Хазанов был эвакуирован из города, но, истощённый и обессиленный, скончался по дороге в Нижний Новгород.

Дневник оказался на руках у его друга Якова Пятова. После войны он познакомился с писателем Вениамином Кавериным, который посетовал на то, что не встречает достойных материалов о блокаде Ленинграда.

«Я проговорился, что у меня сохранился дневник моего лучшего друга, – рассказывает Яков Пятов. – Он очень просил дать ему дневник на кратчайшее время – на три дня, заверил меня в полной сохранности дневника и в том, что никому не покажет его. И я согласился. <…> Когда я через три дня пришёл к Каверину за дневником, то он очень извинялся за невыполненное обещание – он не удержался и показал дневник Юры своей семье, жене. Сказал, что ничего подобного по искренности и чистоте человеческой души он в жизни не встречал. <…> Как он использовал прочитанное в дневнике, я не знаю».

2 сентября 1941 г.:

«Ночью зарево на горизонте и страшный гул орудий. Невольный страх и ужас закрадываются в душу, но страх не за свою жизнь, нет, я привык к мысли о смерти: имея такую неизлечимую болезнь, трудно не смириться с мыслью о смерти. Страх не увидеть больше никогда родных. Тоска по ним вгрызается в душу, затуманивает глаза слезами…»

3 сентября 1941 г.:

«В ночь на 3 сентября „тревога“, 1,5 часа просидел в коридоре. Сегодня в 11 часов утра опять тревога и вот длится уж два часа, бьют зенитки, гудят самолеты, город словно мёртвый, или вернее он похож на больного, который приготовился к очень тяжёлой и опасной хирургической операции. Настроение подавленное и злое, хочется вгрызаться зубами в горло врагу. Зачем ты пришёл и нарушил нашу мирную жизнь?! Наш город окружён и сношение с внешним миром прервано. Так что когда теперь увижу семью и увижу ли вообще, не знаю…»

12 сентября 1941 г.:

«Каждую ночь город горит и разрушается, каждую ночь бомбы врага летят на этот город, чудо архитектуры, каждую ночь гибнут люди. Люди голодают, люди не спят. Не сплю и голодаю и я… Что же будет? Сегодня я ещё жив. Но завтра меня может и не быть. Ежедневно враг совершает не менее 12 налетов на город. Днём я уже не могу спускаться в бомбоубежище, иду только ночью, потому что ночью творится кошмар. И вот мы сидим бледные, дрожащие, с ужасом, застывшим в глазах, старики, дети, больные. Я ещё должен сказать, что креплюсь, но есть люди, потерявшие самообладание, да и не мудрено…»